Обращение Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II к клиру, Приходским советам храмов города Москвы, наместникам и настоятельницам ставропигиальных монастырей на Епархиальном собрании 2006 года (Часть 3)

О ПАСТЫРСКОМ ПРИЗВАНИИ

В продолжение своего сегодняшнего выступления перед аудиторией, в которой собрались в основном священнослужители нашего стольного града, я хотел бы коснуться темы, которая меня как правящего архиерея Москвы и Предстоятеля всей Русской Церкви в последнее время волнует и тревожит все больше и больше, эта тема – пастырское призвание. Эту тему можно обозначить, говоря канцелярским языком, как не полное соответствие части духовенства пастырскому призванию или, применяя для определения угасания внутреннего горения сердца и веры евангельский образ, сказать, что «светильники наши угасают» (Мф. 25. 8).

За последние пятнадцать лет многое переменилось в нашей Церкви к лучшему: открыты, построены, отреставрированы тысячи храмов, сотни мужских и женских монастырей, открыты десятки Духовных семинарий, тысячи воскресных приходских школ. Все это не может нас не радовать. И мы благодарны за это Богу и признательны всем труженикам церковным, усилиями которых стало возможным возрождение церковных святынь. Однако внешне благополучная количественная статистика не дает представления о качестве внутренней духовной жизни, о содержательности и глубине веры, для проявления которых и строятся храмы.

Никто не станет отрицать, что атмосфера подлинной живой духовности, благочестия и святости или душевной холодности, безучастности, формализма во многом зависит от пастырской настроенности священника, от того, насколько глубоко, проникновенно или поверхностно-обывательски он относится к своему священническому призванию и долгу, к своим пастырским обязанностям.

Здесь есть серьезная проблема. При несомненном повышении общеобразовательного уровня и специальной, профессиональной подготовки сегодняшнего поколения молодых священнослужителей все-таки ощущается уменьшение пастырской ревности, угасание внутреннего горения. Все больше проявляется дух приземленности и рационализма. Скажут, что это общемировая тенденция, что маятник истории в очередной раз качнулся в сторону секуляризма, религиозной индифферентности, толерантности и что он не достиг еще своей крайней точки, что мы находимся в общемировом потоке. Но ведь история – это не абстрактное понятие, это прежде всего люди и их дела, и наша современная история – это мы с вами.

По течению плывет только мертвая рыба. Негативным влияниям подвержены люди, у которых затемнено сознание или парализована воля. Когда мы говорим о горении веры и благочестия, о свете нравственных начал, мы говорим не о временном, а о вечном. Это не есть призыв к неразумному, косному охранительству старого во что бы то ни стало, мы говорим о том, на чем всегда стоял, стоит и будет стоять человеческий мир.

В связи с этим мне хочется поделиться воспоминаниями и сравнить «век нынешний и век минувший», сравнить пастырскую, нравственную настроенность духовенства двадцатого и двадцать первого веков.

Двадцатый век начался в нашей стране под знаком революции. Кровавый серп и всесокрушающий молот сатанинской злобы обрушились на нашу землю, уничтожая все общественные, нравственные, жизненные устои России. В «окаянные» 1920–1930-е годы от невиданного ранее в истории государственного террора, от расстрелов, пыток, тюрем, ссылок и голода погибли миллионы наших граждан, были искалечены судьбы и души десятков миллионов людей. Тогда были закрыты или разрушены сотни монашеских обителей, тысячи храмов, репрессированы сотни тысяч священнослужителей и монашествующих.

Ровно 75 лет тому назад в этот день, 5 декабря 1931 года, был взорван Храм Христа Спасителя. Меня уже спрашивали журналисты о той трагедии, которая его постигла, и о восстановлении храма. Сегодня мы уже настолько привыкли, что здесь стоит Храм Христа Спасителя, что забываем о том, что еще 15 лет назад на его месте был бассейн. В те годы любой человек в каждый момент мог быть арестован и уничтожен. Тогда каждый верующий христианин в душевной скорби молился с такой искренностью и силой, какая недоступна в благополучные дни: «Да минует Меня чаша сия» (Мф. 26. 39) и вместе с тем с сыновним послушанием склонялся перед неисповедимой волей Божией: «Не моя воля, но Твоя, Господи, да будет».

Прочтите жития новомучеников и исповедников Российских и убедитесь, как вело себя в годы всеобщего страха и трепета перед всесокрушающим ураганом антихристовой злобы большинство духовенства (я не имею в виду обновленцев и живоцерковников; «иуды» всегда находились, но их было меньшинство). Большинство духовенства со смирением, но и с несокрушимым мужеством отстаивало свои убеждения, свидетельствовало перед лицом смерти о своей вере. Воистину «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1. 5)!

Нам довелось видеть тех, к сожалению, немногих, старых, измученных, больных священников, которые прошли тюрьмы, лагеря, ссылки, но выжили и вернулись в храмы, которые уцелели и где совершалось богослужение. И все эти вернувшиеся священнослужители сохранили доброту, сохранили свое пастырское призвание. Как они служили! Какая неподдельная пасхальная радость и благодарность Богу за вновь обретенную возможность стоять перед престолом Божиим светилась в их глазах. Каждую службу они воспринимали как подарок от Бога; каждую службу они совершали как первую и последнюю в своей жизни, «и отирал Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 7. 17).

В 1941 году нагрянула новая всенародная беда – началась Великая Отечественная война, самая кровопролитная за всю историю человечества. Наша Родина потеряла около 27 миллионов своих отцов, матерей, братьев и сестер. Редкая семья не получала в те годы похоронки. Я начал свое пастырское служение в 1950-м году, и ни одной записки, которую подавали об упокоении, не было без целого столбца убиенных воинов и вообще убиенных. Нечеловеческие трудности и опасности ждали людей не только на фронте. В тылу было не легче: бомбежки, обстрелы, эвакуация, голод, изнурительный, до полного изнеможения труд.

Как вело себя в те роковые годы немногочисленное духовенство? Это особая тема, но если сказать кратко, то достойно. В те огненные годы священники оставались носителями благодатной силы, веры и надежды. Кто сострадал страждущим, кто плакал с плачущими, кто утешал неутешных, кто помогал терпеть нестерпимое, кто поддерживал стойкость и мужество? Наше духовенство. Храмы были наполнены молящимися. Никогда, наверное, не было столько стонов и молитвенных воплей, как в те смертоносные годы. Иереи Божии служили тогда кротко и скромно, просто и благодатно. Никто из них не искал ни почестей, ни славы, ни награды. Не до этого было. Тогда оружие скорби и страданий пронзало каждую душу (ср.: Лк. 2. 35).

Силы безбожия и зла вновь властно заявили о себе в конце 1950-х и в 1960-х годах прошлого столетия. Они вновь вынырнули из тьмы, как некогда вынырнул из Днепра поверженный Перун. Началась новая партийно-государственная антирелигиозная кампания, начались новые массовые притеснения верующих, гонения на Церковь. Опять стали закрываться и уничтожаться храмы, разрушаться обители. Вновь была развязана оголтелая антирелигиозная пропаганда в прессе и на телевидении. Все святое, церковное подвергалось осмеянию и глумлению. На верующего и особенно священника смотрели как на умственно и психически ненормального человека, как на юродивого.

Один из руководителей страны обещал тогда, в 80-е годы, «показать последнего попа». Но и в эти годы количество желающих поступать в Духовные школы не уменьшалось, несмотря на то, что запрещалось водить в церковь детей и подростков и специальные комсомольские патрули дежурили около церквей, пропуская только пожилых людей и не допуская молодежь. Комсомольские активисты нередко устраивали провокации и во время службы. Вводился строгий контроль за всеми действиями и проповедями священников. Доходы храма и священнослужителей облагались дискриминационными грабительскими налогами. Ставилась задача любыми методами и средствами в короткий период искоренить религию из жизни народа и уничтожить Церковь.

Многомиллионная армия антирелигиозников, исполняя волю безбожной партии, была брошена против горстки епископов и священников, которые в общей численности населения составляли сотые или тысячные доли одного процента. Но для властей само существование храмов, наличие даже малого стада, иерархии было своеобразным молчаливым вызовом системе воинствующего атеизма, особенно если учесть, что именно в те годы священство в основном перестало быть сословным, каковым оно было до революции и в первые десятилетия после октябрьского переворота. Иерархия, начиная с 1950–1960-х годов, уже не была «пережитком прошлого», она уже свободно и сознательно формировалась по-новому, из рабочих, крестьян и интеллигенции. И это серьезно раздражало советскую власть.

Каков же был результат борьбы советской власти с Богом, с Церковью? От Бога не отрекся ни один епископ. Всего несколько священников проявили слабость, поддались страху или поверили лживым обещаниям мирских благ и отказались от веры и Церкви, были запуганы. Единицы перешли из малого стана гонимых в лагерь гонителей. Превращение из «гонимого Павла» в «гонителя Савла» никогда не создает авторитета перебежчику, сердца людей не привлекаются к изменникам. Их не слушают, их жалеют.

Чем больше власти старались вытоптать, вытравить, «закатать в бетон» семена веры, тем более жизнеспособными они оказывались, пробиваясь к жизни и входя в современность сквозь административный и идеологический асфальт. Воистину «сила Божия в немощи (человеческой) совершается» и «если Бог за нас, кто против нас?» (2 Кор. 12. 9; Рим. 8. 31).

Надо также иметь в виду, что священнослужителям в те годы была оставлена, да и то в весьма урезанном виде, только одна сфера религиозной деятельности – богослужебная. Не могло идти даже речи ни о катехизаторской, ни о миссионерской и учительной деятельности, ни о взаимодействии с какими-либо светскими учебными заведениями, ни о социальном служении. Здесь был полный запрет и полная изоляция от общества.

Какими же насыщенными, животрепещущими, горящими должны были быть богослужения, чтобы компенсировать отсутствие остальных видов религиозной деятельности, чтобы пробиться к сердцам и умам людей через толщу отовсюду навязываемых сомнений и отчужденности! Смиренными и ревностными трудниками веры, преданными слугами Божиими и молитвенниками были в то время очень многие священники, пастыри Церкви. Дух молитвы витал в храмах и осенял всех.

Мы не идеализируем церковный клир того времени. Были у священников недостатки, слабости, случались греховные падения. Но было и высокое горение души, была сильная, глубокая, искренняя вера, была верность своему пастырскому призванию. Те священнослужители не дрогнули среди насмешек, издевательств, лишений, которые касались не только их лично, но отражались на их семьях, на их детях. Они мужественно и с достоинством несли все тяготы своего служения, свой священнический крест, исповеднически являя глубину и основательность своей веры.

В те годы и в народе, среди иссохшей пустыни казенной советской идеологии, была неподдельная духовная жажда, тоска по живому слову, по Божией благодати. Так народ и духовенство шли навстречу друг другу, и вместе они дорожили Церковью, верой, молитвой, как той евангельской жемчужной, ради которой можно пожертвовать всем остальным (Мф. 13. 45–46).

Сегодня я предлагаю каждому из нас внимательно посмотреть внутрь себя и подумать о том, приняли ли мы от предшествующих поколений священнослужителей эстафету благодатного сердечного огня, и если приняли, то в какие сосуды души его поместили – не в соломенные ли, которые непременно сгорят, и огонь погаснет. Душевные сено и солома – это теплохладность, равнодушие, черствость, прикрытые иногда внешне правильными формами, уставом, обычаем. А благодатный огонь – это не молитвенная экзальтация, не превыспреннее воспарение ума и слова, а смиренный, теплый, светлый пламень любви к Богу, благоговейный страх Божий и преданность Господу во всем до конца.

Еще кратко хочу сказать об абитуриентах и кандидатах в священство. В начале 1990-х годов, в период массового открытия храмов, многие настоятели боялись побуждать к принятию сана и давать рекомендации к рукоположению в сан диакона и священника даже людям, которые многолетним трудом положительно зарекомендовали себя как труженики Церкви. Позже среди них оказалось много достойных пастырей, которые уже закончили Духовные учебные заведения и трудятся на ниве Христовой.

Сейчас на ежегодных заседаниях Экзаменационной комиссии при Епархиальном совете все чаще выявляется другая крайность: многие священнослужители безответственно подходят к составлению рекомендаций на поступление в Духовные школы. Иногда с рекомендациями, выданными представителями московского духовенства, на совет приходят люди совершенно неподготовленные, зачастую не имеющие призвания к пастырству. Доходит до смешного: потенциальный абитуриент не может ответить на вопрос об основных истинах веры, совершенно не знаком с Библией, не говоря уже о последовании совершения служб и чтения по-славянски. На вопрос о его личном участии в службах звучит ответ: «Я просто помогал в алтаре». При этом он не может сказать даже, когда за литургией подается кадило.

Сегодня я часто вижу за богослужением в храмах десятки людей в стихарях, прислуживающих в алтаре. И, к сожалению, многие из них не знают, ни когда подать кадило, ни тем более не имеют понятия о вере. Подобных лиц нельзя рекомендовать к рукоположению.

В то же время не следует полностью уклоняться от дачи рекомендации, но пастырь при этом обязан думать о последствиях своего поступка. Желание поступать в Духовную школу предполагает устремление к сану, поэтому каждого кандидата необходимо предварительно испытывать на менее ответственных церковных послушаниях. Следует должным образом подготовить человека к вступительным экзаменам, поведав о тяжести пастырского служения.

Особое удивление вызывает тот факт, что зачастую дети священнослужителей оказываются менее подготовленными, чем абитуриенты из светских семей. На последнем заседании Экзаменационной комиссии в июле сего года двое потенциальных абитуриентов из семей московских священников не были допущены к вступительным экзаменам. Им было дано благословение поступать только на подготовительное отделение. Это говорит об отношении к делу самих священнослужителей: «Кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией?» (1 Тим. 3. 5).

Воспитание будущих пастырей – наше общее дело, и потому пастырь не может ограничивать свою ответственность за рекомендуемого к поступлению в Духовную школу христианина исключительно подписанием определенных документов.

В дореволюционную церковную школу в основном поступали дети духовенства. Образовывалось сословное духовенство. Поступив в церковноприходские школы, которые были созданы для того, чтобы дать сравнительно малоимущему сословию наших граждан – детям духовенства – образование, они после духовной школы, духовного училища шли в семинарию и не всегда по призванию становились священниками. Сейчас в наши духовные школы поступают около 16 процентов детей священников – это нормально, но когда 100 процентов – это не нормально. Поэтому вопрос о том, кого мы рекомендуем в духовные учебные заведения, какие у него есть знания, – это ответственность каждого, кто рекомендует кандидата для поступления в семинарию.

НАСУЩНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПАСТЫРСКОГО СЛУЖЕНИЯ

Одной из непосредственных обязанностей священника является проповедь слова Божия. Проповедническое служение как неотъемлемая часть пастырской деятельности есть исполнение заповеди, которую Спаситель оставил Апостолам: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь» (Мф. 28. 19–20).

Однако успех проповеди напрямую зависит от ревности пастыря, от того, насколько он сам живет Христовым благовестием, и насколько он в своей жизни убедился, что «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно <…> судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4. 12).

В связи с этим хочу обратить особое внимание на проблему взаимоотношений между пастырями, на необходимость для них единомыслия и взаимной поддержки. Многие священники, особенно монашествующие в центральных монастырях, живут по принципу «сам себе архиерей». Отсюда – уничижение младших и дерзость против старших, стремление опираться лишь на свой опыт и мнение, рознь с сопастырями, зависть, безразличие к их проблемам, стремление подчинить себе прихожан.

Важно помнить, что приход – это прежде всего община, а иного фундамента для созидания подлинно христианского общения, кроме любви Христовой, нет и быть не может. Не следует культивировать чрезмерную привязанность прихожан к конкретному священнику, тем более недопустима рознь между духовными чадами разных клириков на многоклировых приходах. Если пастырь не умеет или не хочет должным образом организовать жизнь пасомых, то это означает, что Истина Христова остается для него лишь внешним знанием. Из уст его будет рождаться слово немощное, питающееся мудростью мира сего, которое никак не отзывается в душах верующих.

С горечью думаешь о том, как современно звучат слова из дневников святителя Николая Японского. В свое время он обратился к студентам четырех Духовных академий с призывом помочь ему в деле проповеди Христа в Японии. Не откликнулся ни один человек. А ведь проблема внутренней миссии, проблема просвещения уже крещеных людей, которая стоит перед нами сегодня очень остро, требует от нас горения не меньшего, чем ситуация конца XIX века. Сейчас время благоприятное: у нас много возможностей донести суть евангельской вести до всех алчущих просвещения, попытаться разбудить сердца безразличных. Считаю полезным и нужным проповедовать не только в воскресные и праздничные дни, но и в будни. Слово пастыря обязательно должно звучать во время совершения треб.

Патриарха как правящего архиерея града Москвы не может не беспокоить низкий уровень проповедей, звучащих с амвонов некоторых московских храмов. Хорошее знание православного Предания, гомилетики дает слову пастыря глубину и силу. Прихожане ждут живого слова, которое ободрит их на трудном пути духовного делания, они хотят не пустых декламаций, а разрешения тех вопросов, с которыми сталкивается Православие в современном мире. Недопустимо, чтобы вместо ответа, укоренного в Церковном Предании, они получали легковесные рассуждения, часто потакающие самым темным суевериям.

Перед каждым человеком, впервые переступающим порог храма, в той или иной мере встает вопрос переоценки его жизни. Есть, конечно, люди, которые просто приходят, точнее, заходят в храм под влиянием каких-либо жизненных обстоятельств и, совершив то или иное действие, уходят и больше никогда не возвращаются в дом Божий. Но даже эти люди ощущают инородность греховному миру самой атмосферы храма. Большинство же из переступивших порог храма и соприкоснувшихся с благодатью Божией, стремятся снова и снова прильнуть к источнику живой воды.

Таинство Исповеди, помогающее человеку освободиться от груза грехов, составляющих препятствие на пути к Богу, сегодня с особой силой должно быть осознано как средство спасения каждым человеком, сознательно приходящим в Церковь. Первая исповедь – это некий рубеж, за которым начинается новый жизненный период.

Тем важнее роль, которая отводится священнику – свидетелю первой исповеди, которую человек помнит всю свою жизнь. Здесь христианин обретает надежду на прощение, на возможность новой жизни – жизни с Богом и без греха. Испытывая угрызения совести, ощущая тяжесть содеянных грехов, кающийся с надеждой взирает на священника, принимающего его исповедь, и от того, что скажет священник, залечит ли он кровоточащие душевные раны или, напротив, сделает их глубже, во многом зависит спасение души кающегося.

В наше время духовник и пасомый, как правило, знакомятся друг с другом именно на исповеди. Но и здесь «Христос невидимо стоит», и эта встреча происходит перед Господом, в Его непосредственном присутствии. Тем самым Господь вручает человека Своему служителю, чтобы тот привел пасомого к Нему.

Между тем исповедь часто превращается в механическое, формальное перечисление грехов: «раздражаюсь, осуждаю, мало молюсь» и так далее. Перечень этих грехов может быть бесконечным. Многочисленные брошюры с перечислением самых странных грехов, изданные чаще всего без всякого благословения, чрезвычайно способствуют распространению подобной практики. Человеку внушается, что главное – это перечислить все грехи, ничего не забыв, а не переменить свою жизнь, раскаяться и исправится. И вот, христианин, раз встав на этот «спасительный» путь, всю свою жизнь со скрупулезной точностью перечисляет на каждой исповеди свои бытовые грехи, как будто бы он дорожит ими больше всего на свете.

Священник должен стараться выработать у своих прихожан православную систему ценностей, чтобы они могли разобраться в том, что в жизни имеет первостепенное значение, а что ведет к измельчанию человеческой личности и крайне искаженным формам духовной жизни. Если этого нет, исповедь часто становится нудной и утомительной формальностью и для священника, и для кающегося. Такая исповедь может рождать чувство отчаяния и бессилия оттого, что из раза в раз приходится повторять одни и те же грехи.

Мы считаем, что правильно поступают те священники, которые избегают формализма в этом вопросе, осознавая недопустимость требования изложения подробностей совершения греха, что не только не служит делу спасения кающегося, но чрезвычайно вредит духовнику.

В то же время нельзя допускать, чтобы, когда служит один священник, исповедь совершалась во время запричастного стиха. Я знаю такие случаи и знаю храмы, где все остальные прихожане должны иногда по часу, по полтора ждать, пока происходит исповедь. Священнику надо исповедовать либо вечером, либо до богослужения, если он один, а если их несколько, то один должен совершать богослужение, а другой исповедовать.

Сознание ответственности за души человеческие страшило даже таких подвижников, как святой Григорий Богослов, и побуждало их избегать священного сана и удаляться от его принятия.

Прекрасно учил о духовничестве приснопамятный митрополит Сурожский Антоний, указывавший, что в духовничестве следует различать три степени. Первая – степень «приходского священника», роль которого – совершать Таинства Церкви. «Он может не быть хорошим проповедником, – поясняет Владыка Антоний, – он может не давать никаких советов на исповеди, он может ничем не проявлять себя в пастырском отношении. Достаточно того, что он совершает Божественную литургию, если только он помнит, что чудо Божественной литургии или других Таинств совершается Господом». Вторая степень – состояние более опытного священника, который может и призван давать наставления другому человеку. Но и такой священник, по мысли митрополита Антония, должен быть предельно осторожен. «Можно ли сказать, что каждый священник имеет в себе способность каждому человеку сказать то, что ему нужно? Нет. Бывает так, что исповедующий священник или просто священник, к которому пришел человек на духовную беседу, слышит его, понимает то, что говорится, но ответа у него нет». В таком случае Владыка советует священнику быть честным с пасомым, признаться, что он не знает, как разрешить сложившуюся ситуацию, и помолиться, чтобы Господь Сам умудрил вопрошающего. Наконец, третья ступень – это старчество. На этой ступени стоят те, кто прошел весь путь к Богу до конца.

«Старцем самого себя не сделаешь, – говорит митрополит Антоний, – и если можно так выразиться, старцами не рождаются. Это люди, которых коснется благодать Святого Духа и которые отзовутся на нее и будут верными тому, чему учит нас Христос, и верными тому, что говорит Дух Святой в их душах».

Нельзя не согласиться с размышлениями Владыки Антония, но жизненные реалии таковы, что исповедовать и окормлять прихожан приходится не только старцам или духовно опытным священникам, но и молодым пастырям, недавно принявшим этот великий сан.

«Двоякое полномочие – вязать и решить пасомых, – пишет епископ Вениамин (Милов), – ставит пастыря лицом к лицу с коллизиями любви и правды, снисходительности и строгости». Этот выбор между строгостью и снисходительностью стоял перед духовником с самого начала истории христианской Церкви.

Святой Апостол Павел в послании к Галатам пишет: «Братия! если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным» (6. 1). А в Евангелии от Матфея читаем: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним <…> если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух <…> если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь» (18. 15–17).

Пастырь Церкви Христовой не должен мириться с грехом, но должен обличать и исправлять его. В то же время, как видно из приведенных выше мест Священного Писания, это обличение и исправление должны совершаться с любовью, «в духе кротости».

Существуют церковные каноны, в которых достаточно ясно определяется епитимья за тот или иной грех, но те же каноны определяют и возможность умаления покаянного подвига, в зависимости от усердия кающегося и обстоятельств совершения греха.

Архимандрит Константин (Зайцев) указывает на следующее положение, помогающее исповедующему священнику определить нравственное состояние души исповедующегося, – как кающийся сам смотрит на несоответствие его жизни уставам Церкви. Совершал ли он грех намеренно, осознанно ли противится Богу или же согрешает по душевной слабости. В то же время отец Константин свидетельствует о почти полном прекращении епитимийной практики в наше время, указывая на необходимость ее возобновления, даже не в форме отлучения от Причастия, не в поклонах и больших молитвенных правилах, а в добродетелях, противоположных предшествовавшим грехам.

Но даже если человек сознательно совершает грех, то и здесь пастырь не должен поступать формально. «Для пастыря, обязанного искать заблудших овец, решительно нельзя только юридически подходить к немощным. Его долг, – указывает Владыка Вениамин (Милов), – искренно сострадать и снисходить им и веровать в возможность их возрождения. Сострадающая и ободряющая любовь пастыря в состоянии освободить в них все доброе от гнета порочности и душевно воскресить их для новой, святой жизни». Цель и назначение духовничества – рождать, растить и воспитывать истинных чад Церкви и чад Божиих. И как при воспитании ребенка нужно применять и строгость, и ласку, так и при ведении пасомых к Богу духовник должен и может прибегать и к акривии, и к икономии, разумно сообразовываясь с нравственным состоянием пасомого, с обстоятельствами и временем, со свойствами его души.

В то же время священник должен ясно осознавать нравственное состояние своей собственной души. «Каждый из нас, идущих по пути священства – говорит митрополит Сурожский Антоний, – должен постоянно ставить перед собой вопрос: где я стою, являюсь ли я просто священником – честным совершителем Таинств, способным сказать доброе слово на проповеди, или являюсь человеком с большим опытом, который может поделиться уже и собственным опытом и тем, что узнал от других людей, или в данную минуту – не обязательно все время, но в данную минуту Дух Святой мне говорит: “Этому человеку скажи то-то”?». И уже принимая во внимание все перечисленное выше, в подражание Истинному Пастырю, самому идти и вести свою паству к Богу – кого лаской, а кого и строгостью, руководствуясь в душепопечении буквой и духом Священного Писания и Священного Предания, заветами святых отцов и каноническими установлениями.

Особенного внимания требует окормление прихожан, состоящих в браке, дабы не оттолкнуть людей от Церкви, но сохранить и укрепить семью. Ведь очень часто к священнику приходит только муж или только жена, обращаясь за помощью, когда семья фактически распалась и уже сложно что-либо сделать. Как остро эти люди нуждаются в искренней горячей молитве, в живом участии со стороны священника, а не в простом формальном подходе:

— Венчаны? Освящена ли квартира? Ходите ли в храм?

— Нет.

— Ну, а чего вы тогда хотите, все понятно!

Раз человек пришел в храм, значит, он осознал необходимость помощи Божией. Конечно, хорошо жить в освященной квартире в венчанном браке, но надо объяснять, что ни венчание, ни тем более освящение квартиры не станут панацеей и не являются какими-то магическими действиями, которые спасут распадающийся супружеский союз без кропотливой работы членов семьи над собой.

Следует разъяснить человеку, пришедшему в храм, что всегда и во всем необходимо постоянство. Невозможно с точки зрения веры дать единственно верный и одновременно простой совет в сложной ситуации, которая назревала давно. Если человек постоянно живет духовной жизнью, тогда он и в семейной жизни проявляет себя соответственно христианскому званию, и все жизненные испытания воспринимает в свете веры.

Еще одна проблема связана с формальным подходом к вопросам развода. Каноническое право указывает ряд причин, достаточных для развода: отпадение от Православия, прелюбодеяние, неспособность к брачному сожитию, безвестное отсутствие, посягательство на жизнь или здоровье супруги или детей, тяжелую душевную болезнь, злонамеренное оставление одного супруга другим, заболевание проказой, венерическими болезнями, медицински засвидетельствованный хронический алкоголизм или наркомания, совершение женой аборта при несогласии мужа.

Однако следует помнить слова Спасителя, сказавшего фарисеям: «Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так» (Мф. 19. 8). Показательно, что в Церкви нет чина развода. В определенных случаях дается благословение на вступление в новый брак при жизни супруга. Это является констатацией Церковью свершившегося факта распада семьи, когда ее восстановление признается невозможным, то есть признание брака несуществующим, и это дело пастырского снисхождения.

К сожалению, современный человек часто не может укрыться от непотребных картинок, фильмов, рекламы соответствующего содержания. По сути, в средствах массовой информации сегодня ведется целенаправленная проповедь беспорядочной половой жизни. Тем не менее, каждый конкретный приход должен встать на защиту семейных ценностей, противопоставить разврату целомудрие.

В случае, когда пастырь узнает на исповеди о супружеской измене христианина и видит, что человек кается, желает исправиться и сохранить семью, надо помочь ему в этом. Если другой супруг, узнав об измене, пытается найти в себе силы простить – тем более надо помочь, а не указывать на возможность развода как на некое средство отмщения. В такой ситуации гораздо легче и проще разрушить семью, чем сохранить ее. И каждому пастырю особенно важно помнить о том, что благодать дана нам «к созиданию, а не к расстройству» (2 Кор. 10. 8).

Продолжение