Митрополит Кирилл — «Комсомольской правде»: «Понятие демократии имеет нравственное измерение, и она сочетаема с традицией»

6 июля 2006 по приглашению газеты «Комсомольская правда» в редакции побывал митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата.

В ходе беседы за «круглым столом», которую вел Главный редактор популярного национального издания В.Н.Сунгоркин, Владыка Кирилл ответил на многочисленные вопросы членов редколлегии газеты, ее творческих и технических сотрудников.

По итогам встречи кремлевским обозревателем «Комсомольской правды» Ларисой Кафтан было подготовлено несколько публикаций в газете (в номерах от 20 и 27 июля, 1 августа 2006 года).

Ниже приводится запись состоявшейся беседы.

— Владыко, какова, на ваш взгляд, специфика эпохи, в которой мы живем, каковы главные проблемы человека сегодня?

— На мой взгляд, самая большая проблема — это кризис человеческой личности, а не вопросы экономики. Даже в 90-х, когда было совсем плохо, нечего было есть и не платили зарплаты, я настаивал на том, что экономические проблемы при всей их болезненности, остроте не являются для нас по-настоящему опасными, стратегически опасными. Потому что такая страна, как Россия, не может быть бедной. И человеческий, и интеллектуальный потенциал, и ресурсы, которые нам Бог дал, при правильном сопряжении одного с другим, несомненно, будут давать свой результат. И сейчас мы видим, что потихоньку страна выходит из экономических трудностей. А вот то, что действительно имеет отношение к стратегии человеческой жизни, и не только в России, а и во всем мире, — это кризис человеческой личности.

— В чем он проявляется?

— Главное отличие человека от всех других существ — это даже не интеллект, потому что и в животном мире мы наблюдаем достаточно впечатляющие проявления интеллекта. Я не перестаю удивляться тому, как, например, мои собаки строят друг с другом свои отношения. Думаю, какая же у них дипломатия, просто человеку поучиться можно. Читают по глазам, по голосу, по жестам, и в соответствии с выражением лица, не хозяйского, но и друг друга, выстраивают свои отношения.

— У вас не лабрадоры? Сейчас ведь модно заводить лабрадоров?

— Нет. У меня азиатские овчарки. Одному псу уже много лет, он инвалид, но тоже обладает сильным характером. Так вот, наблюдение за животными показывает, что интеллект у них присутствует. Поэтому люди не имеют оснований гордо заявлять, что они единственные в мире, кто обладают способностью осмыслять реальность. А вот чего нет в животном мире – так это нравственного начала. Поведение животных детерминируется инстинктом. У человека не так. Когда люди жертвуют своей жизнью ради других, они руководствуются своим нравственным чувством. Если оно разрушается, то есть утрачивается способность человека отличать добро от зла, то человек теряет присущую только ему идентичность, перестает быть человеком. Он остается только носителем интеллекта. Этот интеллект может совершенствоваться, равно как человек может наращивать свои физические силы, развивать мышцы. Он может даже стать сверхчеловеком по своим физическим возможностям. Но если при этом разрушается его нравственное начало, то эта сила человека становится смертельно опасной для него и для окружающих. Мы сейчас видим знаки этой катастрофы – жестокость, криминал, коррупция…

— Почему же человек утратил нравственное начало?

— Конечно, сыграла колоссальную роль философия антропоцентризма. Помните, у Горького: «Человек — это звучит гордо!» Человек в центре всего. Человек — мера всех вещей. И вот этот антропоцентризм способствовал тому, что сегодня грешного человека провозгласили мерилом добра и зла. Причем в каком-то смысле это правильно, потому что именно сам человек определяет, что хорошо и что плохо. Но вот самый важный вопрос: а критерий в определении добра и зла — его что, тоже сам человек определяет для себя?

— А почему нет?

— Если так, тогда нет объективной нравственности. Потому что все становится произвольным и субъективным. И тогда в сфере морали то, что хорошо и обязательно для меня, может не оказаться таковым для вас. Наши оппоненты-либералы говорят: мол, Церковь хочет иметь верховное право решать, что есть добро, а что зло, быть всем судией, получить власть над всеми людьми, вернуть себе то, что она имела когда-то. А мы, мол, не хотим этого, мы желаем быть свободными, и пускай каждый определяет для себя, что есть добро, а что — зло. Мы согласны с нашими либеральными коллегами в том, что человеку тоже дана власть определять, что есть добро и что — зло. Конечно, если человек опирается в своем выборе на объективные критерии, которые Бог заложил в его природу, то есть надежда, что он сделает правильный шаг. А если он сам для себя является мерилом всех вещей? Тогда и критерии он сам будет определять. И решит: мол, все это условности, для меня они не имеют никакого значения; считаю, что правильно убить, ограбить, совершить насилие, ударить человека только потому, что он другого цвета кожи, что у него другая вера или другая национальность…

Еще апостол Павел сказал, что совесть у человека может быть сожжена. Человек сам может разрушить в себе свой нравственный критерий. Если вы постоянно убеждаете себя, что ваш дурной поступок абсолютно объясним и оправдан, то в конце концов сами начинаете в это верить. Если мы разрушим объективные нравственные критерии, то мы способны на все. И тогда никакой борьбы с криминалом, никакой борьбы с коррупцией — ничего не получится. Люди должны не воровать и не убивать не потому, что в государстве строгие законы, а потому что нравственное чувство человека не позволяет этого сделать. Церковь и апеллирует к объективному нравственному началу, которое присутствует в природе человека.

— Любого человека? Где бы он ни родился, какого цвета кожи и национальности не был бы?

— Любого человека. Возьмем такое понятие, как положительный герой в литературе. Ведь, казалось бы, если нравственность относительна, то положительный герой в Америке был бы другой, чем положительный герой в России. В Папуа-Новой Гвинее — иной, чем в Германии. Но ведь нет же. Ну, попробуйте представить в качестве положительного героя насильника, убийцу, вора, обманщика? Это будет уже не положительный герой. Даже американские боевики, и те имеют хэппи-энд – то есть показывают торжество добра с точки зрения объективного критерия. Хэппи-энд – общий для всех: для белых, для черных, для богатых, для бедных. А почему так? Потому что речь идет об общих для всех людей критериях. А откуда берутся эти критерии? Из природы человека. Бог так создал нас.

— И только Церковь способна сохранить нравственную природу человека?

— Меня вот не покидает чувство, что сегодня Церковь в одиночку с этими задачами справиться не может. В прошлом была наша великая литература, образование и воспитание, которые формировали одни и те же ценности. Сегодня мы наблюдаем множественное дробление целостного идеала: в школе говорят одно, дома другое, на улице — третье, в прессе — четвертое. И, конечно, ребенок воспитывается с таким лоскутным сознанием. Речь, конечно, не только о воспитании детей, но и о формировании и укреплении нравственного начала в обществе. И вот здесь, я думаю, очень важно взаимодействие Церкви с институтами гражданского общества. Мы должны вместе работать, чтобы попытаться сохранить человека. Только что прошедший в Москве Всемирный саммит религиозных лидеров ясно обозначил, что эта проблема остро стоит повсюду. Поэтому главное — борьба за человека. А если будет сохранено нравственное начало в человеке, то будет сохранено человеческое общество.

— Как вы относитесь к демократии?

— Для меня демократия — это в первую очередь гармонизация интересов. Все остальное вторично. Я не признаю взгляда на Россию сверху вниз, как это иногда позволяют себе некоторые на Западе. Если главным содержанием демократии является гармонизация интересов, то каждая страна должна идти к демократии, сообразуясь со своими национальными, культурными и историческими особенностями. А нам говорят: нет, вам не надо учитывать свои особенности, вы должны просто воспроизвести у себя предлагаемую вам модель, желательно — Соединенных Штатов Америки. Мы говорим: но ведь у нас разные исторические пути, различны культура, народ, традиции. Нет, — отвечают нам, — вы должны строго соблюдать единые образчики и параметры. А если не соблюдаете, то Совет Европы начнет вас за это долбать. Но ведь так быть не должно. Подобный принцип действий непродуктивен и нежизнеспособен, поэтому люди отторгают такую демократию. Спросите у среднего россиянина, как он относится к демократии. Он скажет, что плохо. Потому что у нас в массовом сознании демократия зачастую ассоциируется с неким идеологическим вторжением Запада. А на самом-то деле демократическая идея замечательная — люди призваны во взаимодействии гармонизировать свои интересы. Общество жизнеспособно, когда оно сбалансировано. А понятие демократии тоже имеет нравственное измерение. И она сочетаема с традицией.

— Как вы полагаете, связано ли столь активное возрождение Православия в России с религиозностью Президента Путина, который посещает храм, часто встречается с Патриархом?

— Мы проходили через разные периоды- и когда у нас руководство страны было атеистическим, и когда оно было безразличным к религии. Может быть, для кого-то, кто пришел в Церковь, примером стал Президент. И слава Богу. Президент всегда внешне очень сдержанно и тактично проявляет свою религиозность. И поэтому, я думаю, что факт его личной религиозности играет определенную роль, но не является решающим для России.

— Часто ли вы ходите в Кремль, в Администрацию Президента?

— У меня не слишком много времени, чтобы общаться просто так, без дела. Но по делам, конечно, иногда прихожу. Обсуждаем вопросы церковно-государственных отношений. Но это бывает не очень часто.

— Большая дискуссия идет о проникновении Православия в армию, школу. Что вы об этом думаете?

— Я думаю, что во многом дискуссия, которая сейчас идет, не очень добропорядочная. Принятые Россией законодательные документы, опирающиеся на нормы международного права, предполагают, что каждый гражданин имеет право на религиозное образование в школе. Практически во всех школах Запада преподаются основы религии. Наши оппоненты возражают: Россия — многокультурное, многонациональное, многорелигиозное государство, а как же мусульмане, а как же неверующие? Но это придуманные «страшилки». Потому что ведь речь не идет о том, чтобы Основы православной культуры навязывались всем подряд и без вариантов. Во-первых, это должен быть предмет по выбору. Если вы желаете — изучаете, а нет — вам должна быть дана альтернатива. Если в классе есть мусульмане, то для них альтернативой должны быть основы исламской культуры. Если есть неверующие — нужно дать им основы светской этики. Другой разговор, если в классе 98 процентов православных, 1 мусульманин и 1 атеист, то я не думаю, что для преподавания альтернативных дисциплин этим единицам нужно за счет государства приглашать специальных учителей. Можно было бы просто снабдить их соответствующей литературой, дать возможность консультаций со специалистами, которые, конечно, должны быть предоставлены местными религиозными общинами.

Но ссылки на нашу многоукладность, многонациональность, многорелигиозность нельзя использовать для того, чтобы запретить абсолютному большинству народа изучать основы своей религиозной культуры. То же в армии. Недавно мы провели в Калининграде военные сборы духовенства, которое работает в Российской армии пока еще не на постоянной основе. Мы пригласили на эти сборы представителей ислама, иудаизма и буддизма. Мы считаем, что в армии православный военнослужащий имеет право попросить, чтобы с ним общался православный священнослужитель, а мусульманин, иудаист, буддист имеют такое же право в отношении своего священнослужителя.

— Не представляет ли угрозу православию приток в Россию мигрантов, исповедующих ислам?

— Здесь важно, что за люди приезжают к нам, с какими намерениями и настроениями. Если у нас будут появляться ваххабиты, которые силой оружия попытаются насаждать свои убеждения, или те, кто считают, что развитие ислама в России должно непременно обуславливаться сокращением роли Русской Православной Церкви, то это опасно. Если же у нас будет процветать умеренный российский ислам, с которым мы живем бок о бок тысячу лет без всяких конфликтов, то никакой опасности в этом не вижу. Наоборот, наша страна может стать примером для тех государств, где льется кровь в братоубийственных конфликтах. В России никогда не было религиозных войн. Это дорогого стоит. Мы молимся за то, чтобы исламские лидеры поддерживали тот разумный умеренный ислам, который на протяжении тысячи лет находился в дружественных отношениях с Православной Церковью.

— Что вы думаете о церковном расколе на Украине?

— Если украинские власти будут продолжать использовать административные и политические ресурсы для того, чтобы поддерживать раскольников и бороться с канонической Украинской Православной Церковью, то это будет беда для Украины. Поэтому наше пожелание украинским властям — не использовать силу государства в борьбе с канонической Православной Церковью, осознать ее значение и роль для объединения всего украинского народа, способствовать скорейшему преодолению раскола, объединению всех сил вокруг канонического украинского Православия.

— Но вряд ли этот раскол можно в одночасье преодолеть…

— Поскольку раскол был спровоцирован и организован политическими, а не церковными силами, то как он был совершен в одночасье, так он может в одночасье и прекратиться. Без политической поддержки никакого раскола на Украине не будет.

— Почему Церковь не признала, что останки, найденные в Екатеринбурге, — это останки царской семьи? Может, у вас есть свой архив, свои знания?

— Чтобы точно ответить на вопрос, кому принадлежат данные останки, нужно иметь, во-первых, высокого уровня генетическую экспертизу. А во-вторых, надо, чтобы организация, производящая генетическую экспертизу, пользовалась доверием всех участников процесса идентификации. И третье – обладать точной уверенностью в том, что как исследуемые ткани, так и те, которые используются для сравнения, являются аутентичными. Мы просили, чтобы эти три условия были соблюдены. Во всех трех нам отказали. Мы предлагали на выбор лаборатории в Лондоне, Нью-Йорке или в Японии. Мы не знаем, какие останки исследовались. Нам остается только верить тому, что нам сказали. Но в таких вопросах одного честного слова мало. Здесь нужны неоспоримые доказательства. Останки, найденные под Екатеринбургом, сравнивали с останками родственников Государя Императора и его семьи, взятыми из могилы в Петропавловской крепости. Мы настаивали на получении образцов и тех, и других, с тем чтобы мы вместе с представителями государственной комиссии могли их передать в независимую исследовательскую лабораторию. Нам отказали. И с весьма интересной аргументацией: мы не позволим вам издеваться над святыми останками.

— Это Церковь-то заподозрили в кощунстве?

— Странно все это, не правда ли? То, что так называемые «екатеринбургские останки» валялись на каких-то грязных полках, — это для госкомиссии нормально. А предоставить Церкви для исследования кусочек одной ткани и кусочек другой ткани — этого нельзя. В итоге Священный Синод принял решение не признавать «екатеринбургские останки» принадлежащими императорской семье. Сейчас и японские ученые-генетики, проведя собственные исследования, выступили в поддержку позиции Русской Православной Церкви.

— Когда в Россию приедет Папа Римский?

— Когда это будет целесообразно с точки зрения логики развития двухсторонних отношений. После избрания нового Папы отношения двух Церквей стали более динамичными. Обе Церкви ясно понимают, что многие проблемы в одиночку мы решить не сможем. В частности, важную проблему сохранения религиозных ценностей в жизни современной Европы и современного мира. С одной стороны, мы видим рост религиозности в России и во многих других странах мира. С другой стороны, наблюдаем определенную политику вытеснения религиозных ценностей из общественной жизни, стремление представить религию исключительно как явление из сферы частной жизни. Это является абсолютно неправильным по сути. Потому что верующий человек не может быть верующим дома и неверующим — на работе. Он не может признавать важность заповедей Божиих в общении с женой и с детьми, но отрицать их значение в тот момент, когда он садится в кресло президента компании или главного бухгалтера.

Поэтому всякая попытка вытеснить религиозную мотивацию из жизни людей, представить ее делом исключительно частным, наталкивается на здоровую ответную реакцию верующих людей. Они говорят: я хочу быть христианином везде — и дома, и на работе, и в своей гражданской позиции, и в отношениях с властями, с обществом, с природой, с государством, в экономике, в политике. Католическая Церковь, как и Православная, понимает необходимость сохранения христианских ценностей в жизни современного общества. И у нас есть высокий уровень согласия по всем этим вопросам. После избрания Папы Бенедикта XVI наш диалог стал более интенсивным. И поэтому у меня в данном случае намного более положительное отношение к уровню православно-католических отношений, чем это было несколько лет назад. Будем развивать эти отношения, смотреть, что это реально принесет нашим Церквам. Ну, а потом уже будем решать, когда, где и как должны встретиться Предстоятели наших Церквей.

— Вам не кажется, что Католическая Церковь гораздо больше пропагандирует себя? А Православная Церковь, говоря современным языком, себя мало «пиарит»?

— Спасибо вам за эти слова. Потому что недавно я выслушал прямо противоположное мнение – утверждалось, что Православная Церковь якобы чересчур себя «пиарит». Особенно в дни недавнего Всемирного саммита религиозных лидеров, проходившего в Москве.

— Не намерена ли Русская Церковь стать более современной, найти новые формы общения со светским обществом?

— Я думаю, речь прежде всего идет о проблеме языка. Это большая задача для Церкви, для каждого священника — понятно передавать христианское послание миру. Христос говорил просто и понятно для своих современников. И великие Отцы Церкви обладали мастерством интерпретировать евангельские идеи применительно к той культурной среде, в которой они жили и трудились. В каждую историческую эпоху Церковь должна быть способна говорить на языке своего времени. Не все мы справляемся с этой задачей. Зачастую некоторые штампы, которые вложены в нас системой богословского образования, пришедшей из прошлого, формализуют наше мышление и наш язык. А между тем говорить на языке, который уже мало кто может адекватно воспринять, – это вовсе не признак благочестия, не знак консерватизма, не свидетельство способности сохранять традицию.

— Что вы думаете об успехе произведения “Код да Винчи”? Некоторые считают, что он объясняется некоторой исчерпанностью религиозной идеи, в результате чего Христа надо было представить человеком, сделав его ближе и понятнее. Другие полагают, что сама церковь своими запретами способствовала популярности книги и фильма “Код да Винчи”.

— Вы знаете, что Русская Православная Церковь не требовала никаких запретов, хотя высказала свое отрицательное отношение к книге и экранизации. Но мы не пошли по тому пути, по которому пошла Католическая Церковь. Кстати, нас к этому очень подталкивали, в том числе и пресса: что же вы призовете народ к бойкоту? Но мы понимали, что потом нам те же люди вполне могли бросить: смотрите, Церковь запрещала смотреть «Код да Винчи», а народ пошел – и все потому, что Церковь у нас не имеет никакого влияния. Но если вы в подобной ситуации избираете путь решительного запрета, то тем самым невольно подталкиваете людей как раз к нарушению провозглашенного вами табу. Уж так человек устроен — ему обязательно надо хоть одним глазком взглянуть на то, что от него скрывают. Образ Иисуса Христа, как он представлен в Евангелии, не оставляет никаких сомнений в том, что он Богочеловек. И именно человеческий образ Спасителя предстает как самый привлекательный и совершенный на протяжении всех времен. Поэтому тот, кто хочет увидеть Христа таким, каким он был действительно, нужно просто еще раз прочитать Евангелие.

Но в книге «Код да Винчи» — заведомая ложь, ничего подобного никогда не было, и это однозначно доказывается на основании древнейших текстов. Евангелие изучено так хорошо, как никакой другой памятник мировой литературный. И вот вопреки тысячам докторских диссертаций, многовековой кропотливой работе огромного числа выдающихся ученых и научных коллективов какой-то один человек заявляет: нет, все было не так, а вот так. Но ведь это же ложь, выдумка, фантазия. А главное — какие колоссальные деньги были вложены в раскрутку этого проекта, в том числе и в России! Вы можете сравнить этот фильм с каким-либо другим по мощности рекламно-пропагандистского сопровождения? А за этим уже кроется политика. И совершенно конкретные цели. Например, возбудить в людях мысль, что евангельский образ Христа — не реальный. А реальный — в «Коде да Винчи». Это значит, что Церковь испокон века проповедует ложь и скрывает правду. А коли так, зачем в эту Церковь ходить, верить ей, слушать ее слово и жить по нему? Не надо этого! Полагаю, возникло такое противодействие Церкви под прикрытием «Кода да Винчи» потому, что в мире наблюдается большой рост религиозных настроений. В том числе и среди молодежи. И я думаю, что речь идет об одной из очередных попыток повлиять на эту тенденцию.

— Но чем плоха версия, что у Иисуса могла быть жена?

— Это ложь. Потому что если бы так было на самом деле, то это не было бы необходимости скрывать. В еврейском обществе семейные отношения были уважаемыми и почитаемыми, а чадородие воспринималось как благословение. Одиночество же рассматривалось как нечто такое, что не укладывается в обычные нормы человеческой жизни. Что касается Церкви, то она всегда настаивала на том, что семья — это форма идеальных отношений мужчины и женщины. И ценность семьи всегда была в центре христианского послания людям. С этой точки зрения совсем не нужно было бы скрывать в Евангелии то, что всячески поощрялось тогдашним обществом. Но этого реально не было, а в Евангелие отражается реальность. Христос был одиноким, это не подлежит сомнению, и до XXI века по этому вопросу не возникало никаких сомнений.

— Владыко, что это за «батюшки», которые ходят по улицам и собирают деньги на строительство храмов?

— Это стопроцентное шарлатанство. Ни один священник не станет собирать пожертвования у метро, в поездах электричек, между машинами на светофоре.

— Сейчас развелось столько знахарей, магов, колдунов, которые утверждают, что имеют благословение Церкви. Даете ли вы им такие благословения?

— Церковь не только не дает им благословения, но и категорически выступает против шарлатанства, особенно в медицине, а также всяческих суеверий. Суеверия — это суетная вера. Она переориентирует человеческое сознание с важных вопросов бытия, нравственности, полноты жизни, цели существования на некую манипуляцию с предметами, образами и словами. Оккультизм и магия к духовной жизни человека, к его нравственному возрастанию не имеют никакого отношения. В чем различие между магией и оккультизмом, с одной стороны, и религией, — с другой? Оккультизм обещает мгновенное достижение неких целей при помощи манипуляций. А религия предполагает достижение жизненных целей через нравственный рост личности, через ее внутреннюю работу, через борьбу со своими грехами. Это всегда трудно. Религия, апеллируя к нравственному сознанию человека, как бы говорит: ты должен веровать и подниматься вверх по лестнице. А колдун говорит: все это чепуха, я устрою так, что все твои проблемы разрешатся автоматически. Ты и пальцем о палец не ударишь. Что произошло на заре человеческой истории? Бог сказал первым людям Адаму и Еве: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею. Он призвал людей к нравственному совершенству, богоподобию. А дьявол нашептывал: все это лишнее, съешьте этот плод от дерева, и будете, как боги. Вот пример оккультизма.

— А как же желание верующих исцелиться посредством приложения к мощам?

— Это исцеление произойдет только в том случае, если человек вкладывает в акт религиозного поклонения свою горячую веру и искреннюю молитву. А если он подошел и просто чмокнул, ожидая, что вот сейчас сработает, — то может сработать и в обратную сторону. С этим никогда нельзя шутить.

— Как это — в обратную сторону?

— Если человек приходит в храм без веры, а ставит свечку только ради того, чтобы что-то за него сработало и автоматически устроило его дела, то Господь может такого человека наказать.

— А можно ли креститься человеку неверующему?

— Нельзя, ни в коем случае. Надо прежде уверовать, открыть душу навстречу Богу.

— А как же детей крестят? Они же еще не веруют?

— А кто приносит детей? Крестные отцы и матери. Кто дает обещание Богу от имени младенца во время крещения, когда священник спрашивает: отрицаешься ли сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его, и сочетаваешься ли Христу? И за этого младенца-несмышленыша крестные родители говорят: отрицаемся зла и беса. Сочетаваешься Христу? — Сочетаваюсь. — Веруешь во Христа? — Верую. А младенец у них на руках. И это означает, что крестный отец и крестная мать берут на себя обязательство воспитать этого ребенка так, что, став взрослым, он повторит сознательно все то, что они сказали за него в момент крещения. В Церкви нет ни одного действия, лишенного смысла. Хотя и не стоит обязательно искать символическое значение в каждом элементе богослужения, в каждом обряде. Иногда спрашивают: а что это означает то или другое? Но Церковь не театр, она ничего не изображает, в ней происходит реальное соединение людей с Богом.

— Может ли взрослый человек, не имеющий стопроцентной веры, пройти обряд крещения?

— Стопроцентной веры, наверное, никто из нас с вами не имеет. Всегда наступает момент какого-то сомнения.

— Неужели и у вас тоже?

— Но не в отношении Бога. Если человек никогда ни в чем не сомневается, это плохой признак. И поэтому если есть сомнение, но одновременно есть и желание прояснить «последние вопросы», о которых задумывается каждый человек, если есть стремление к духовному росту, к самосовершенствованию, то, конечно, надо креститься. Самое ужасное, когда человек ни во что не верит и не желает уверовать, но говорит себе: ладно, пойду, поучаствую в этом спектакле.

— И он может быть наказан?

— Несомненно, он будет наказан.

— А если крещеный человек приходит в храм, ставит свечку и просит, скажем, дать ему много, денег, Бог его может наказать?

— В лучшем случае Господь отнесется к такой просьбе как к величайшей глупости.

— Если человек некрещеный ставит свечку, это тоже грех?

— Здесь нет никакого греха. Некрещеный и помолиться может прийти. У нас и некрещеные люди хорошие, вообще у нас хороший народ. Давайте начнем с того, что вы все, кто некрещеные, придете ко мне и покреститесь.

— Владыко, проясните такой момент. Иногда прохожу мимо храма, хочу зайти, но боюсь: в брюках, без платка и губы накрашены, а бабушки, которые там служат, будут ругаться. Но если у меня именно сейчас возникла потребность зайти в храм, что делать?

— И заходите. К сожалению, пожилые женщины в храмах иногда ведут себя довольно жестко. Вот вы вошли, по виду беспроблемная, модно одетая, а у этой женщины свои горести в жизни. Она вас увидела такую и еще больше расстроилась — мол, и здесь мне покоя нет.

— Почему женщины должны надевать в храме платок?

— Надевать головной убор или нет — это вопрос нашей национальной православной церковной культуры и традиции. Если вы будете каждое воскресенье ходить в храм, то вы не заметите, как сами начнете надевать платок, идя на церковную службу. Как это делают, допустим, мусульманки. Помню, служил я в Тегеране, в нашем храме. Смотрю, стоят женщины в одеждах до полу, в платочках, тихие, скромные, как ангелы. Я служу, у меня такое благодатное настроение. Оказалось, жены наших дипломатов. А вечером меня пригласили на прием. И там я увидел тех же женщин, но совсем в другом виде: такие модные и нарядные, что и вообразить нельзя. А уж такие были только что скромницы в платочках. Почему в храме нужен платочек? Потому что мысли людей в храме должны быть сосредоточены на молитве. Появление красивой женщины, естественно, привлекает внимание – и отвлекает от богослужения. В иудаизме женщинам запрещается петь в синагоге, потому что поющая женщина может помешать сконцентрироваться на молитве. В некоторых наших храмах, особенно в монастырских, а в Греции повсеместно, мужчины за богослужением занимают правую половину церкви, а женщины — левую.

— Как вы относитесь к тому, что некоторые рок-музыканты, в частности, Константин Кинчев, лидер группы «Алиса» чрезвычайно мощно пропагандирует православную религию на своих концертах?

— Слово «пропаганда» мне здесь не очень нравится. Но я понимаю музыкантов, я хорошо понимал, например, Свиридова, который через свое искусство выражал свою религиозность. Каждый музыкант, если он человек верующий, имеет право на выражение своих взглядов, своей нравственной системы ценностей. И в этом смысле рок не должен быть исключением. А вот насколько рок может быть использован для христианской проповеди, учитывая специфический характер жанра и аудитории, — это, конечно, большой вопрос. Но безусловно должны быть определенная мера, такт, вкус, — с тем чтобы не привести к обратным результатам.

Я никогда не слышал, как это делают Кинчев и Шевчук, но встречался с ними, и дискуссия была очень интересная, общение с ними произвело на меня хорошее впечатление. Оба они искренние люди, православные, что очень хорошо. Каждый из них считает, что говорить о своих убеждениях, особенно о своих нравственных принципах, можно и нужно через их искусство. Не думаю, что кто-то может это опротестовать. Это все равно, что опротестовать тот факт, что Рафаэль написал «Мадонну» или Моцарт — замечательные мессы, которые до сих пор на Западе исполняются в храмах.

Религиозное вдохновение на протяжении всей истории являлось очень важным фактором творчества, духовно питая художников, композиторов, музыкантов, литераторов. И это понятно, потому что религиозные чувства — это очень сильные чувства. И когда эти чувства раскрываются, они как бы охватывают всю человеческую личность и всю вселенную. Почему такие потрясающие писатели Достоевский и Толстой? Потому что в совершенной художественной форме затрагивают фундаментальные вопросы человеческого бытия. Поэтому я не думаю, что кто-то из современных художников, композиторов, исполнителей, писателей или поэтов должен идти по какому-то другому пути. Если они избрали этот путь, то они имеют на это право.

— Вы сказали о религиозном возрождении в России. Есть какая-то статистика или это просто ощущения?

— Это заметно даже чисто визуально. Я вспоминаю, как выглядел храм в Пасхальную ночь лет пятнадцать тому назад и как он выглядит сейчас. Тогда это была подвыпившая молодежь, которая приходила поразвлечься, пошуметь, покуражиться. А теперь это весь наш народ, мужчины и женщины, молодого и среднего возраста. Часто можно увидеть совершенно трогательные сцены, когда родители держат маленького ребенка на руках в продолжение тех 3-4 часов, что идет праздничная служба.

У меня в Смоленске однажды в гостях был один известный швейцарский юрист с женой. Они попросили, чтобы я привел их в храм на Пасхальную службу. За богослужением я посматривал на них и понимал, что им трудно будет выстоять до конца. Он стоял смертельно бледный, вцепившись в поручни ограды, она тоже в состоянии, близком к потере сознания. Рядом были стулья, они могли бы присесть. Но не сели. Когда мы встретились после службы, я спросил, почему они не дали себе отдохнуть. «Мы так устали, — говорят они, — как никогда в жизни не уставали, четыре часа шла служба. Хотели сесть, но когда увидели ребят из православного детского сада, которые в свои пять-шесть лет стояли всю службу, то не могли себе позволить присесть».

Я не люблю оперировать цифрами, процентами, но все-таки значительно более 60 процентов людей заявляют о том, что они являются православными. Мне часто приходилось тестировать в Москве большие аудитории людей, перед которыми я выступал, состоящие из светских людей. Я просил поднять руки тех, кто считают себя православным. Поднимали процентов 95.

Смотрите также