mospat.ru

Митрополит Кирилл: «Всемирный Русский Народный Собор объединяет тех, кому дорога их принадлежность к русской цивилизации»
В дни Светлой Пасхальной седмицы митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, ответил на вопросы директора Государственной телерадиокомпании «Калининград» Владимира Шаронова

19.06.2006 · Архив 2005-2009, Документы  

Состоявшаяся беседа была посвящена итогам Х Всемирного Русского Народного Собора, а также восприятию его идей российским общественным мнением, и показана по калининградскому телевидению.

Ведущий: Многоуважаемый Владыко, прежде всего, позвольте сделать необходимое для дальнейшего разговора уточнение. Правильно ли я понял, что есть две сквозные идеи в Вашем докладе на Х Всемирном Русском Народном Соборе: о приоритете нравственности над законом и о губительности слепого копирования либеральных ценностей?

Митрополит Кирилл: Как свойственно всякому человеку, Вы сделали свой акцент на проблеме. И правильно сделали, потому что ведь мы воспринимаем реальность личностно, сквозь призму своего «я» и исходя из собственных мыслей и озабоченностей. Вы сделали вполне допустимый акцент, в чем-то отражающий, вероятно, Ваше собственное видение вопроса.

А вот моя озабоченность была следующей. Идея прав и свобод человека является, несомненно, величайшим достижением человечества. Собственно говоря, если бы эта идея не была реализована в нашем обществе, то мы бы сейчас не могли бы и разговаривать на эту тему, и Вы не брали бы у митрополита интервью на эту тему. И тот факт, что у Церкви сейчас есть права и свободы, – это результат практической реализации этих ценностей. Поэтому говорить, что Церковь выступает против прав и свобод, – это просто не знать нашей истории.

Но что происходит, когда человек реализует свои права и свободы вне системы нравственных координат? Ведь человек способен как к добру, так и ко злу. Человеческое существо вмещает и жизнь духа, и жизнь инстинкта. Но если личность осуществляет себя вне системы нравственных координат, то как направить ее на то, чтобы она реализовала доброе начало в себе, а со своим злым началом боролась? Ведь если человек не получил соответствующего воспитания, не был сформирован должным образом и потому не привык ощущать себя в системе нравственных координат, то никакому закону, никакой внешней силе не удастся ограничить его произвол.

Мы сейчас часто говорим о вылазках скинхедов, о бандитизме, о проявлениях ксенофобии: в синагоге порезали верующих, православного мальчика, вышедшего из храма, жестоко избили и изувечили… Как с этим бороться? Предлагаются разные рецепты. Но особенно меня удивила оценка этого явления, прозвучавшая из уст некоторых членов Общественной палаты, которые говорили: срочно надо гайки закручивать, выжигать каленым железом! Как будто не было всей предшествующей нашей истории! К тому же нельзя выжечь зло в одной сфере общественной жизни и оставить простор для раскрепощения инстинкта и злого начала в другой сфере.

Если через реализацию идеи прав и свобод раскрепощается не только добро, но и зло в природе человека, то будут и впредь совершаться и надругательства над святынями, и глумление над Отечеством, и унижение личности, и оскорбление национального достоинства и веры. Все это, как мы знаем, есть и продолжает существовать в нашем обществе. И поэтому задача Собора заключалась в том, чтобы сказать соотечественникам и вообще всем людям одну простую вещь: права и свободы должны реализовываться в системе нравственных координат и непременно должны быть связаны с моральной ответственностью человека. А общество должно утверждать такую систему социальных взаимоотношений, когда безнравственные поступки, не соответствующие традиционной морали, будут осуждаться людьми.

Владимир Шаронов: Традиционная мораль – это русская мораль, российская, христианская или православная?

Митрополит Кирилл: Традиционная мораль – это мораль всего человечества. Это мораль, которая находит отражение во всех традиционных религиях. Это мораль, основы которой некогда Сам Бог передал Моисею в виде Десяти заповедей. То есть речь идет о том, что имеет абсолютное значение, принадлежит всем и доступно каждому. Вот если все мы будем стоять на том, что реализация идеи прав и свобод возможна только в этой системе ценностей, если наше общество не станет поощрять осуществление идеи прав и свобод за пределами системы нравственной ответственности, то тогда мы будем жить в прекрасном мире.

Если же мы отказываемся от нравственной ответственности, полагаясь только на карающую силу закона, если отрицаем существование морального контекста, в котором должны осуществляться права и свободы, то мы раскрепощаем в человеке зверя, и это может кончиться трагически, причем не только для России. Все мы видим, что сегодня происходит в мире. Вспомним хотя бы сцены парижских бунтов и погромов… Кто скажет, что в них от протестных настроений, что – от этнокультурных противоречий, что – от социального взрыва, что — от хулиганства и уличного бандитизма? Когда люди сжигают автомобили сотнями, громят город и терроризируют сограждан — это что, протест против миропорядка и закона? Или просто возможность раскрепостить свое злое начало?

Если не будет нравственного воздействия общества – через закон, Церковь, образование, воспитание, культуру, государственные институты, средства массовой информации, и если мы все не будем работать сообща и координировано, то прекрасные идеалы прав и свобод человека обернутся страшной явью. Вот, собственно, что хотел сказать Х Всемирный Русский Народный Собор.

Владимир Шаронов: Владыко, позвольте еще один уточняющий вопрос: случаен ли порядок слов в теме, предложенной для осмысления участникам Собора: «Вера. Человек. Земля. Миссия России в XXI веке»?

Митрополит Кирилл: Нет, в этой формулировке содержится определенный замысел. Для всякого человека существуют определенные приоритеты мировоззрения. Религиозная вера, с точки зрения Церкви и очень многих людей, которые разделяют православные убеждения, может и должна стать основой мотивации человеческих поступков. Если это происходит, то, наши дела и мысли всегда будут определяться добрым началом, они всегда будут исходить из него. Человек призван совершать добро. Но если мы тему добра и правды поставим после темы человека, то это будет означать, что любое поведение человека представляет ценность. И тогда можно договориться до той идеи, что и злодейство имеет ценность.

Следующая тема — «Земля». На земле должны существовать истина, правда, добро, и человек как выразитель этой истины, правды, добра должен существовать достойно. Некоторые нас критиковали после Собора, говоря, что мы слишком высоко подняли планку – обсуждаем духовные и нравственные проблемы, а думать нужно и о простых вещах. Боюсь, что утверждавшие это недостаточно внимательно вчитались в документы Собора, который очень определенно высказался о важности модернизации России. Было сказано о том, что больше невозможно ездить по тем дорогам, которые у нас сегодня есть, что нельзя использовать те аэропорты, которые сегодня находятся в эксплуатации. Мы не можем больше иметь науку, образование, здравоохранение в том состоянии, в котором они находятся. Если все это будет на нынешнем или даже худшем уровне, то о какой миссии России в XXI веке можно вообще говорить? Поэтому одной из задач Собора было подчеркнуть необходимость модернизации страны. Но имелась в виду, конечно, не слепая вестернизация. Хотя и тут нужны некоторые пояснения, потому что некоторые критики Собора заявляли о том, что его участники и Русская Православная Церковь выступают против всего, что идет к нам с Запада.

А дело в том, что другого пути технического развития, кроме того, по которому прошел Запад, не существует. Если кто-то знает о таком, пусть нам покажет и расскажет. Но пока что люди с удовольствием пользуются хорошими западными автомашинами, созданными для езды по хорошим дорогам. И было бы глупым упрямством ставить себе задачу в пику известным и общепризнанным достижениям человеческой цивилизации во что бы то ни стало изобретать нечто свое, ни на что не похожее. Да, модернизируя нашу страну, нужно использовать все лучшее из того, что сегодня есть в мире. Но при этом не будем забывать: если мы пойдем по пути слепого, бездумного, нетворческого копирования, то рискуем потерять Россию, которая превратится в некую другую страну. Поэтому, развивая техническую сторону нашей жизни, модернизируя страну, мы должны особенно заботиться о том, чтобы сохранить те начала духовной и культурной подлинности, которыми испокон века обладает Россия. Мы против слепой вестернизации, которая вместе с хорошими дорогами, автомобилями и иными благами современной цивилизации способна привнести в нашу жизнь и иные жизненные идеалы, потребует от нас отказа от своей идентичности и собственной системы ценностей.

Владимир Шаронов: Владыко, не могу удержаться от вопроса, который возник у меня не только в ходе Вашего ответа, а еще ранее — в процессе чтения представленного Вами на Соборе основного доклада. Вы постоянно используете понятия «Запад», «западная цивилизация», «западный мир». Но известно, что западный мир – это западно-христианский мир. Это прямой «продукт», результат развития христианства, пусть и западного. И мы говорим не просто о западных ценностях, мы говорим о том, что они рождены в лоне католицизма и протестантизма. Нынешнее состояние Запада – это современный этап христианства, образ веры западного человека, к которому он шел последние два тысячелетия…

Митрополит Кирилл: Это вопрос, который требует обстоятельного и развернутого ответа. Вы приводите весьма распространенный взгляд на западную цивилизацию, и позвольте мне заметить, что он не вполне правильный. Во-первых, когда мы говорим о европейской цивилизации, мы должны ясно понимать, что ее рождение и развитие есть результат усилий и Запада, и Востока. Нельзя сказать, что европейская цивилизация стала развиваться с XVII, XVI или даже с XV веков. Хотя в XV веке уже было нечто такое, что говорит о явном влиянии Востока. Давайте вспомним о Византии. Само это понятие Византии появилось ведь только в XV – XVI веках. До этого времени такого понятия не существовало, а имело место другое – «империя ромеев», то есть римлян. Это была Восточная империя римлян. И когда древний Рим рухнул под натиском варварских нашествий, когда в западной части империи воцарилась мерзость запустения, а на заросшей травой арене Колизея паслись козы, то восточная часть империи переживала взлет искусств, науки, законотворчества, государственного строительства. Восточная Византийская империя распространялась в том числе и на Запад. Возьмите Сицилию, восточное побережье Апеннинского полуострова, да и многие другие районы Средиземноморья, где утверждалась византийская культура… А затем, после падения Константинополя в XV веке, огромное число образованных и просвещенных греков перебралось на Сицилию, Сардинию, на юг Апеннин. Все это в культурном смысле не что иное, как реальное и живое свидетельство присутствия Византии в жизни Запада. Я уже не говорю о Равенне — тут надо было бы уйти в глубину времен еще почти на тысячу лет.

Кстати, знаменитый Эль-Греко – кто он? Критский живописец, который эмигрировал на Запад. Созерцая его картины в мадридском музее, большинство людей полагает, что истоки творчества Эль-Греко местные, испанские, то есть католические. А на самом деле – истоки греческие, православные. К чему я это говорю? К тому, что европейская цивилизация – это продукт исторического взаимодействия очень сложных и мощных культурных потоков, которые сталкивались, проникали друг в друга, влияли друг на друга, взаимообогащались. Именно в результате этих встречных процессов и возникла цивилизация Европы. Конечно, мы должны помнить о печальной роли, которую сыграла трагедия разделения Церквей. Вначале конфликт западного и восточного христианства был делом чисто политическим, потом стал делом богословским, а затем – и цивилизационной проблемой. До сих пор существует незримая граница, которая разделяет Запад и Восток. В нашем современном понимании эта граница проходит по линии церковного разделения 1054 года, в результате которого оформились Католичество и Православие.

А теперь относительно того, можно ли нынешнюю западную цивилизацию именовать христианской. Можно, но только лишь отчасти. Да, действительно, корпус современных гуманитарных идей, в том числе принцип прав и свобод человека, сформировался в лоне христианства. Конечно, этот корпус, особенно на его первоначальном и определяющем этапе, вырабатывался под влиянием христианства. Но принцип антропоцентризма, идея человеческой личности, автономной по отношению к Богу, формировались в эпоху Просвещения как реакция на политическую власть Католической Церкви.

Что же произошло на Западе? Рухнула Западная Римская империя, и на всем постимперском пространстве осталась только одна структура, которой удалось сохранить самое себя и которая объединяла народы. То была Римско-Католическая Церковь. Подобное этому мы наблюдаем на современном нам постсоветском пространстве, где от предшествующей эпохи сохранилась только одна структура – Русская Православная Церковь, духовно соединяющая в своем лоне верующих, которые некогда вместе жили в теперь уже не существующей стране. Но в Риме пошли по другому пути. Там решили, что постимперскую объединительную структуру Церкви следует укрепить за счет реальной политической силы и власти. И поскольку только институт Католической Церкви был надлежащим образом выстроен и организован, он стал себя позиционировать в качестве государственной власти. Церковь собирала налоги, у нее была армия, ей принадлежала политическая власть, Папа Римский был главой государства. Бишопфюрст (епископ-князь) в соседней Германии – это не светский курстфюрст (князь земли). Епископ-князь был человеком, обладавшим более чем осязаемой и реальной властью – как церковной, так и светской. В отношении народа, в отношении зарождавшейся буржуазии он проявлял себя как суверенный монарх, часто склонный к закручиванию гаек. И тогда в умах многих западных интеллектуалов того времени стала утверждаться мысль: свободы невозможно достигнуть без свержения тирании. А тиранией для них была монархия и политическая власть Церкви.

Так начался процесс антиклерикальной реакции. Именно эта реакция породила идею светских прав и свобод в отрыве от системы духовных ценностей. Все эти идеи возникали как часть политической и интеллектуальной борьбы одной силы с другой силой. Поэтому, возвращаясь к Вашему вопросу, отвечу, что нынешняя система европейских ценностей возникла под влиянием христианства, но на нехристианском фундаменте. И интенсивно развивалась именно с тех пор, особенно после французской революции, которая носила выраженный антирелигиозный и антиклерикальный характер. Те, кто путешествуют по Франции, до сих пор могут видеть остовы разрушенных храмов, монастырей. В городе Маккон в Бургундии стоят руины кафедрального собора, которые намеренно сохранили до наших дней, чтобы потомки имели представление о трагических временах, которые пережила тогда Франция. А совсем недалеко от этих мест – Клюни, знаменитое и в прошлом самое большое бенедиктинское аббатство в мире. Оно также полностью разрушено, полностью изничтожено, и до сих пор там нет ни одного монаха. Французская революция была в первую очередь антицерковной, антиклерикальной и антирелигиозной революцией. Но ведь именно через нее идея прав и свобод вошла в политическую практику.

Конечно, в XIX сложился некий модус вивенди в отношениях между Католической церковью и политической властью, хотя и не везде. Например, Гарибальди был ярым антиклерикалом и боролся с Папой, с Католической церковью. Но постепенно к концу XIX столетия происходит если и не примирение, то стабилизация ситуации. А в ХХ веке и сам этот вопрос был уже решен и снят — благодаря тому, что Католическая церковь отказалась от политической власти и политической борьбы, заняв ту позицию, которую она сегодня занимает. Поэтому говорить о том, что сегодняшняя западная цивилизация есть цивилизация христианская, или католическая, или протестантская, нельзя. Это в первую очередь цивилизация, которая возникла под влиянием православия и католицизма, а лучше сказать, древней неразделенной Церкви, которая впитала в себя нравственные силы христианского послания, но в какой-то момент истории встала на путь нерелигиозный, и произошло это под влиянием совершенно конкретных исторических обстоятельств. Простите, но коротко на такой вопрос не ответишь…

Владимир Шаронов: Я ознакомился также с критическими оценками Собора…

Митрополит Кирилл: Что ж, это тоже тема, о которой нужно публично говорить… Критика Собора, о которой Вы упомянули, мне живо напомнила старые советские времена. Помните, какая яростная кампания была развернута в отношении произведений Александра Исаевича Солженицына? Помню, в тот период я подошел к одному иерарху, который осуждал в печати Солженицына, и шепнул ему на ушко: «Владыко, а книжку почитать не дадите?» Он на меня взглянул и в сторону отошел. И устыдился, потому что мало кто тогда Солженицына читал, а вот критиковать вызывались многие.

Что касается Собора, то, едва он начался 4 апреля, как в тот же день радио «Эхо Москвы» выступило с критикой. Ни один из слушателей этой радиостанции еще не видел ни одной строчки соборных документов, не прочел ни одного доклада. Было лишь несколько коротких цитат в репортаже телепрограммы «Время», а часть нашей прессы уже запустила механизм «праведного гнева трудящихся». Все это свидетельствует о том, что первая реакция на собор была эмоциональной, на уровне рефлекса. И, таким образом, она оказалась ответом совсем не на то послание, с которым Собор обратился к людям.

Я думаю, в нашем обществе есть еще много тех, кому трудно принять тот факт, что Церковь сегодня открыто обращается к своему народу со словом, касающимся реальной жизни людей. Она говорит не только о церковной и богослужебной жизни, не только о жизни ее храмов и монастырей, но и о том, что происходит на наших улицах, в наших домах, в жизни всего общества — в офисах, на заводах, на фабриках, в школах, в семьях… О том, что составляет нашу реальную жизнь. Вот это и вызывает у некоторых испуг. А у некоторых – непонимание. А у кого-то — недовольство. Но я думаю, что все это не является для Церкви чем-то новым. Главное же в том, что у большинства реакция все-таки была добрая и положительная.

Владимир Шаронов: Один известный священник когда-то, еще в советские времена, рассказал, что его преследует кошмарный сон. Вот он однажды просыпается и узнает, что можно говорить все. Он выходит к своей пастве, и вдруг его охватывает страх…

Митрополит Кирилл: «А что же мы скажем»?

Владимир Шаронов: Да, страх, потому что сказать нечего. Все очень долго ждали, что же может сказать Церковь о реальной жизни. Голос ее прозвучал, но реакция у некоторых оказалась близкой к шоку.

Митрополит Кирилл: Да, реакция шоковая: подумать только, Церковь говорит от себя, не повторяя ничьих чужих слов!

В связи с Собором некоторые люди спрашивали нас: «Почему вы не выступили с этими идеями десять лет назад? Ведь как сильно это тогда прозвучало бы!». Но задумаемся: ведь если бы Церковь в тех обстоятельствах выступила с подобными предложениями, то абсолютное большинство людей восприняло бы этот факт как влияние на нас коммунистической партии, как отголосок недавнего советского прошлого, когда идея прав и свобод человека была, мягко говоря, не в почете. В то время просто сказали бы, что Церковь консолидируется с теми политическими силами, которые хотят вернуть страну в прошлое, выступают против ее движения вперед. Именно так было бы прочитано тогда наше послание. Вот причина, по которой мы не могли выступить с этой идеей в советское время: тогда это оказалось бы абсолютно контрпродуктивно. И второй момент: мы не могли выступать с этими идеями десять лет назад, потому что у Церкви в тот период не было достаточно сил и возможностей для того, чтобы вести полномасштабный диалог с обществом. Я не хочу сказать, что сейчас у нас сил через край, но мы чувствуем, что настало время.

Владимир Шаронов: Владыко, а готовы ли мы сегодня воспринять такой подход и услышать голос Церкви, прозвучавший на Соборе? Вы говорите об обществе. Но общество – понятие достаточно абстрактное, его составляют различные институты. Готовы ли сегодня общественные и государственные институты действовать слаженно? Способны ли они двигаться совместно в этом направлении? Когда мы слушаем выступления депутатов Законодательного собрания, членов Совета Федерации, руководителей министерств, то видим, что они куда больше озабочены разработкой неких механизмов, которые автоматически улучшат нашу общую жизнь, повысят благосостояние и т.д. В общем, государственные мужи и политики все больше ищут некие механизмы общественного счастья. Идут чисто марксистско-ленинским путем – вначале совершенствуют производительные силы, потом анализируют общественные отношения…

Митрополит Кирилл: Очень правильно говорите. Нашим депутатам и политикам, всем руководителям действительно необходимо помнить, что не только развитие производительных сил и производственных отношений определяют качество человеческой жизни. Все мы в первую очередь должны исходить из того, что есть идеи и истины более высокого порядка, без которых не будет достойного качества жизни в нашей стране — ни в столицах, ни в маленьких городках, ни в селе.

Подлинная жизнь человека во все времена опиралась на базисные ценности, а не на надстроечные, если использовать привычную для многих терминологию. Есть базисные ценности, которые для нашего народа являются таковыми на протяжении всей его истории. Но базис – это не производительные силы. Никогда идея экономических отношений не может стать национальной идеей, это нонсенс. Никто за очередную новую технологию не пойдёт проливать кровь. Никто не закроет своей грудью амбразуру ради реформы банковской системы. Человек совершает подвиг во имя иных ценностей, базисных ценностей, лежащих в основе его существования. Вера, как и нравственность, прежде всего принадлежит к этим базисным ценностям.

Сегодня Церкви как никогда важно развивать эти идеи сотрудничества с миром науки, со СМИ, с писательскими кругами, с различными общественными организациями. Мы должны выходить на высокий уровень согласия в том, что является для всех нас базисными ценностями. Идея, с которой я выступил перед депутатами Государственной Думы примерно полгода назад, заключалась в следующем: если мы все договоримся о корпусе базисных ценностей и скажем, что эти ценности не могут быть разрушены, то тогда мы будем спокойнее относиться и к выборам. Ведь у нас что ни выборы, то страх новой революции. Но если мы совместно заявим, что ни одна партия не имеет права посягать на базовые ценности нашего национального, духовного, исторического бытия, то тогда миру политики естественно отойдут надстроечные ценности. И тогда народ будет избирать новые власти без страха. Я думаю, что если нам удастся это сделать, то тогда и жизнь у нас будет уже другой.

Если же мы тесно соединим нравственность и законодательство, если у нас не останется ни одного нравственно уязвимого закона, то мы достигнем очень многого. Почему сегодня люди зачастую не выполняют законы? Потому что видят в них либо несообразность со здравым смыслом, либо нечто такое, что надрывает нравственное чувство. И человек говорит себе: «Я не желаю такие законы выполнять!» Он точно не желает возвращаться к той жизни, которой не так давно жил вместе со всеми, но и жить так, как сегодня ему предлагается, он тоже не хочет.

Владимир Шаронов: Насколько я знаю, слово «покаяние» в своем первом и основном своем смысле означает перемену, то есть понимание, восприятие новой истины…

Митрополит Кирилл: Да. Совершенно верно.

Владимир Шаронов: Владыко, мы говорили о готовности общества услышать голос Церкви. Но ведь то послание, которое прозвучало от имени участников Х Всемирного Русского Народного Собора, накладывает колоссальную ответственность и на всю Русскую Православную Церковь. А готова ли сегодня Церковь взять на себя эту ответственность, учитывая, что за годы гонения и притеснений именно Церковь была выбита, как никакой другой институт. Располагает ли она корпусом священников, богословов, просветителей, способных, например, вести разговор о философских идеях, – о чем в числе самых важных ее задач Вы упоминали в своем докладе. Кто, когда и где должен вести этот разговор?

Митрополит Кирилл: Я уже говорил, по какой причине мы не могли обратиться к обществу с нашим соборным посланием десять лет назад. Наверное, есть и другие идеи, для которых еще не созрели условия. Но если еще десять лет ждать, то это уж точно будет поздно. Сейчас надо действовать и через «не могу», невзирая на недостаток сил. Именно теперь с помощью Божией можно и нужно вести этот диалог Церкви со всем обществом. Ведь что такое Церковь? Это не только архиереи и священники. Церковь – это все христиане православные: и работники средств массовой информации, и писатели, и учёные, и политики, и менеджеры, и рабочие, и врачи, и программисты, и предприниматели… Это люди, которые все отчетливее обозначают свою жизненную позицию. Вот недавно я встречался с теми, кого называют рок-звездами. Замечательная была встреча. Они приехали ко мне, самые знаменитые наши рок-исполнители, которые собирают многотысячные аудитории. Они все оказались православными людьми. Ну, можно было бы это представить себе 15-20 лет тому назад? А сегодня эти люди живут христианской жизнью, стремятся положить в основу своей профессиональной деятельности, своего творчества православные ценности. И хотят, в частности, через свое искусство донести до слушателей то, о чем мы сегодня говорим. Ведь это тоже дело церковное, и они – часть нашей Церкви. Все миряне и в первую очередь интеллигенция, которая открыла для себя Евангельскую истину, должны участвовать в диалоге с теми, кто христианских ценностей еще не обрел.

Владимир Шаронов: Правильно ли я понял, что фактически Собор своим посланием возложил долг свидетельства и диалога на всех православных?

Митрополит Кирилл: Совершенно верно. Нужно обратить внимание на то, что слово о правах и достоинстве человеческой личности в нравственном аспекте, о необходимости активной модернизации России было произнесено на Всемирном Русском Народном Соборе, который является общественной организацией, институтом гражданского общества. Собор возглавляется Святейшим Патриархом, но в большинстве своем состоит из людей светских. Это общественная организация, объединяющая в основном православных людей, но не только их. В нынешнем году в трудах Собора принимали участие и католики, и протестанты, и на протяжении уже десяти лет в нем участвуют мусульмане, иудеи и буддисты. Поэтому мы называем его народным. Это в первую очередь Собор, объединяющий тех, кому дорога их принадлежность к русской цивилизации. Так и начинается соборная декларация: «От имени самобытной русской цивилизации…». А русская цивилизация всегда была многонациональной. Другой русской цивилизации не существует.

Владимир Шаронов: Более практический вопрос: вы, Владыко, предлагаете в числе самых важных дел обратить внимание на школьное воспитание, возлагаете свои надежды на работу с молодежью. Значит ли это, что православные священнослужители должны стать школьными педагогами?

Митрополит Кирилл: Я не думаю, что в школах должны работать православные священники. Конечно, где-то это может иметь место, например в сельской местности. Но мы пошли по другому пути. Я говорю сейчас о двух регионах России, на территории которых расположена Калининградско-Смоленская епархия, где я являюсь правящим архиереем. Вместе с департаментами образования Смоленской и Калининградской областей епархия готовит профессиональных педагогов средних школ для преподавания Основ православной культуры. И опыт показывает, что это правильный путь.

В школе должны работать педагоги. Священники могут приходить в школы на праздники, встречаться с детьми. Но на профессиональной основе в школе должны работать педагоги. Сегодня во многих школах преподаются Основы православной культуры. Эта учебная дисциплина — не проповедь, это знакомство детей с основами своей национальной культуры. Вот почему я считаю, что в России, особенно в местах компактного проживания мусульман, должна, соответственно, преподаваться исламская культура. Я также не вижу ничего плохого в ситуации, когда, например, в Казани православные молодые люди изучали бы и свою православную культуру, и исламскую. И наоборот. Полезен такой принцип и там, где нет компактного проживания этнокультурных групп. Простая схема: допустим, в классе 80 процентов православных детей и 20 процентов евреев, которые скажут, что хотели бы изучать свою культуру. Значит, надо дать им все возможности для этого и сказать, что на экзамене они будут отвечать на вопросы по основам их национально-духовной культуры.

То же самое и в отношении католиков, которые у нас живут. Если они хотят изучать основы своей собственной культуры, им тоже нужно предоставить учебные пособия и другие возможности. А ведь еще есть сугубо светские, неверующие семьи. Дети из таких семей в качестве альтернативы могли бы изучать основы светской этики. Если таких детей вдруг окажется много, то тогда нужно разделить класс. Но нельзя под прикрытием идеи многоконфессиональности лишать 80 процентов нашего народа законного права знать основы своей религиозной культуры.

Владимир Шаронов: Вы случайно оговорились, что экзамен надо проводить, то есть и оценку ставить…

Митрополит Кирилл: Вы знаете, это вопрос чисто методический. В любом случае преподавание этих основ той или иной духовной культуры должно быть добровольным. Если кто-то скажет: «Я не хочу», – ему нужно предложить альтернативный курс.

Владимир Шаронов: В своем докладе Вы очень аккуратно, но вполне определенно обозначили тезис о том, что нельзя допустить соревнования в миссионерстве. А между тем вот уже много лет мы наблюдаем разгул этого миссионерского азарта в нашей стране…

Митрополит Кирилл: Это очень печальное явление. Оно разрушает ткань общественных отношений, и оно порождает антагонизмы. Я знаю реакцию многих православных людей на тех проповедников, которые ходят по квартирам или останавливают на улице прохожих, пытаясь убедить людей, что только они обладают истиной. Они навязывают свои брошюрки, втягивают людей в дискуссии, набиваются в наставники. Это, конечно, недопустимо. Разумеется, не дело Церкви следить за тем, что происходит на улицах, но должен же быть какой-то порядок в этом вопросе. Если некто желает проповедовать, то пусть выступает перед своими единомышленниками.

Почему мы говорим, что не должно быть соревновательной миссии в армии или в школе? Ею мы неизбежно разрушим разумный уклад. Если в армии есть православные, то к православным должен прийти православный священник, к мусульманину – мулла, к иудею – раввин, к баптисту — пастор. Но нельзя допустить, чтобы перед ротой выступал какой-то заезжий миссионер или представитель религиозной организации, последователей которой в этом воинском соединении нет. То, о чем я говорю, хорошо отработано в мировом опыте. Вся Западная Европа имеет институт капелланов. Апробированный опыт давно существует, просто надо постараться применить его к нашим условиям.

Владимир Шаронов: Владыко, как Вы оцениваете общественные отклики на документы Собора?

Митрополит Кирилл: Первое, что я воспринял после завершения Собора и что я расценил как доброе предзнаменование, — это, конечно, абсолютно положительная реакция общества на сформулированные и представленные нами идеи. Были, конечно, и спонтанные эмоциональные реакции критиков, о которых я уже упоминал. К слову, я совсем не против этого. Так всегда бывает, и так должно было быть. Вот если бы все «в обстановке небывалого единодушия и подъема», как это бывало в прежние времена, выразили свой восторг, ну, тогда это выглядело бы как-то немного странно. А когда есть борьба мнений, когда налицо желание что-то уточнить и развить, даже когда есть какой-то эмоциональный протест, – это все в порядке вещей. Но общая реакция, общий фон откликов и комментариев были абсолютно положительными, даже у тех людей, кто по каким-то причинам с чем-то был не согласен. Потому что сегодня практически все понимают, что мы дальше так жить не можем. Нам всем нужно меняться, чтобы к лучшему изменилась жизнь страны.

Собор высказался в пользу создания правозащитной программы. Некоторые наши правозащитные организации почему-то перепугались того, что теперь Собор, так сказать, монополизирует всю работу в правозащитной деятельности. При этом подразумевалось, хотя и не высказывалось вслух, что Собор или Церковь приватизируют и все те гранты, которые поступают из-за границы и которыми оплачивается такого рода деятельность. Я уже неоднократно говорил и сейчас хочу повторить, чтобы успокоить этих людей: Собор не получает никаких грантов ни из-за границы, ни от нашего правительства, ни от каких-либо иных государственных структур. Всемирный Русский Народный Собор вообще не имеет бюджета, он с шапкой ходит по благотворителям и получает средства на свою деятельность. Поэтому мы не являемся конкурентами ни для кого. Кроме того, мы не планируем создания так называемого правозащитного центра, о котором почему-то стали говорить в СМИ, потому что такой центр должен быть юридическим лицом, а это зарплата, бюджет и прочее. Это опять-таки не то, к чему мы стремимся и чем намерены заниматься в этой сфере.

Наша правозащитная программа предполагает в первую очередь диалог с отечественными правозащитными организациями. Есть среди них такие, с которыми, наверное, говорить будет очень трудно, поэтому я думаю, что мы с ними дискутировать и не станем. Но есть в правозащитном движении мыслящие и ответственные силы, серьезно озабоченные проблемами человека в нашей стране и болеющие за Отечество. И с ними мы, конечно, будем вести диалог.

Я думаю, что Собор будет развивать нынешний диалог с политическими партиями и общественными движениями России. Почти все они были представлены на самом Соборе, и ни одной протестной ноты не прозвучало с их стороны в отношении концептуальных идей и предложений Собора.

Теперь задача заключается в том, чтобы во взаимодействии с Государственной Думой, с основными политическими силами страны продвигать в нашу жизнь идеи Собора. В процессе этой работы мы должны добиваться того, чтобы законы в нашей стране стали нравственно безупречными. Потому что апелляция к такому закону поднимает планку отношения человека к жизни, такой закон воспитывает личность. Когда люди не воспринимают закон, это значит, что закон опускает общество. А закон должен его подымать. И дай Бог, чтобы нравственные и интеллектуальные импульсы нашего Собора содействовали этому процессу.

Владимир Шаронов: Спасибо Вам большое, Владыко.

Смотрите также